Н.Д.: - Ну, как вы знаете, я родился в Донбассе, в Старобешево. Детство было очень интересное, несмотря на то, что годы были и мрачные, и трудные… я не буду на этом останавливаться... Но самое главное, что очень интересной была жизнь наша – особенно детство, школа… 

От автора: В конце 1930-х семья Н.Дупака попала под раскулачивание. Родителей и нашего героя с братьями отправили в ссылку на Север. Сам Дупак вспоминает: «Семью спас наш односельчанин, который приехал на Север за пацанами нашей деревни. Восемь человек взял под свое крыло и привез в Донецк – тогдашний Сталино». 

Н.Д.: - Мы потом переехали в Сталино, и я учился – почему-то вот та школа, где ДК Ленина, тогда была четвертой школой. А потом мы поменяли место жительства, и я перешел – как она называется, вот на Артема школа… вторая школа. Здесь я впервые вышел на сцену, в самодеятельности. Мы ходили в театры, на концерты, сами часто выезжали со своими и спектаклями, и концертами в другие поселки, города… И для меня основа моего существования и увлечения театром была заложена именно на Донетчине, всё здесь произошло. И потом как-то так случилось, что я пошел, и пошел, и пошел... 

Н.Д.: - Наша семья переехала жить в Таганрог, и там вот, в Таганроге, уже началась профессиональная жизнь. Там уже я был в театральном коллективе ДК, проходили выступления… Так случилось – был юбилей Лермонтова, и совместно с актером местного театра Гавриловым мы инсценировали произведение «Бородино» – помните: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» - ну, и так далее. А на концерте был главреж Таганрогского драматического театра. И потом он подошел ко мне и сказал: «Молодой человек, я готовлю спектакль «Тартюф», и там есть роль – сын Оргона, Дамис. Вот я хотел бы предложить вам сыграть эту роль». Буквально вот в 1936-м году я был принят артистом вспомогательного состава в Таганрогский театр. И вот как бы здесь началась моя уже профессиональная карьера. 

  Потом на спектаклях был Юрий Александрович Завадский, в Ростове-на-Дону, – они переехали из Москвы, новое здание было выстроено, и они переехали в Ростов при условии, что каждый год будут приезжать на 2 месяца в Москву и на 2 месяца – в Ленинград. А остальное время будут работать в Ростове. И там он организовал театральное училище и предложил мне… сказал примерно так: «Молодой человек, это всё замечательно, что вы делаете, но вы не хотели бы поучиться, продолжить учебу вот в театральном училище?» Я согласился, держал экзамен, и мне посчастливилось поступить. И моим соучеником был Сережа Бондарчук. Он тоже уже был артистом – я был артистом Таганрогского, а он был артистом Ейского театра. Ну, я был принят, он был принят, и так случилось, что в общежитии нас поселили в одной комнате. И вот мне посчастливилось с ним и учиться, и встречаться, и он воевал, и я воевал… И это был очень и очень талантливый человек… 

Н.Д.: - …А еще мне посчастливилось сниматься практически во всех фильмах Григория Наумовича Чухрая, тоже, кстати, фронтовика… Ведь вот судьба – вот когда меня ранило под Нерегвой, если бы я там так и остался лежать на поле боя, – не было бы Театра на Таганке. Может, был бы какой-то другой, но такого бы театра не было. То же самое – и Григорий Наумович Чухрай. Если бы он тоже в свое время под Волоколамском погиб, то не было бы его шедевральных фильмов... Не говоря уже о Стасе Ростоцком, с которым мы вместе воевали в одном полку. И если бы не потрясающий врач Ефим Ильич Аронов, который вытащил меня с поля боя, а в другом бою оторвало ногу Ростоцкому, и он его спасал и сделал все возможное, – то не было бы таких фильмов. Фильмов, которые создал Ростоцкий... Ефим Ильич, кстати, тоже прошел войну, а в послевоенное время в Москве руководил «Скорой помощью». Вообще, я должен сказать, что очень много погибло высокоталантливых людей (тяжело вздыхает – авт.). Я считаю, самые большие таланты, к великому сожалению, лежат в земле сырой… Поэтому вот еще к 20-летию Победы мы создали спектакль. Это был своего рода вечный огонь… И спектакль начинался со слов: 

 «Перебирая наши даты, 

 Я обращаюсь к тем ребятам, 

 Что в сорок первом шли в солдаты 

 И в гуманисты – в сорок пятом. 

 А гуманизм – не просто термин, 

 К тому же, говорят, абстрактный... 

 Я обращаюсь вновь к потерям – 

 Они трудны и невозвратны. 

 Я вспоминаю Павла, Мишу, 

 Илью, Бориса, Николая… 

 Я сам теперь от них завишу, 

 Того порою не желая. 

 Они шумели буйным лесом, 

 В них были вера и доверье, 

 А их повыбило железом, 

 И леса нет – одни деревья. 

 И вроде день у нас погожий, 

 И вроде ветер тянет к лету, 

 Аукаемся мы с Сережей, 

 Но леса – нет, и эха нету... 

 А я всё слышу, слышу, слышу, 

 Их голоса припоминая. 

 Я говорю про Павла, Мишу, 

 Илью, Бориса, Николая». 

 (поэт Давид Самойлов, 1961 г. – прим. авт.) 

   Я всегда говорю: не хочу обидеть живущих. Но все-таки повторяю: самые талантливые люди лежат в земле сырой… 

   

Ну, дальше в театре были «А зори здесь тихие», «У войны не женское лицо»… Вообще, я очень сожалею, что в последнее время этой теме – не войны как таковой, это не пропаганда, нет, – а теме вот людских судеб, жизней; как складывалось, как люди умирали, как люди совершали подвиги – эта тема практически ушла сейчас и с экранов, и из театров… Не то что тяжело, а это очень вредно, вредно для народа быть «Иваном, не помнящим родства», не помнящим тех переживаний, тех трагедий, которые переносили народы, люди, – и войну, и до войны, другие трагедии, в том числе и в Украине – те же коллективизации; и потом Победа… ну что я буду сейчас повторять те истины, которые всем известны. Но, к сожалению, мы очень забываем. Забываем нашу историю, забываем то, что самое главное в жизни – это мир, дружба, любовь друг к другу… 

Н.Д.: - Ну, насчет вранья – мы тут все большие специалисты. И в жизни, и в политике, и в отношениях… Получается, что человеку язык дан чуть ли не для того, чтобы скрывать свои мысли!.. Я очень хотел бы, чтобы страсти не разгорались. Есть такое замечательное выражение о том, что власть человека развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно… 250 лет тому назад Яков Княжнин написал драму, и там есть такие слова, принадлежащие Пренесту: 

   «Какой герой с пути не совратился, 

    Величья своего отравой упоён? 

    Кто не был из царей в порфире развращен? 

    Самодержавие повсюду бед содетель, 

    Вредит и самую чистейшу добродетель, 

    И, невозбранные пути открыв страстям, 

    Дает свободу быть тиранами царям. 

    Воззрите на владык вы разных царств и вЕков – 

    Их власть есть власть богов, а слабость - человеков». 

 И это, подчеркиваю, – сказано 250 лет назад! То есть – если серьезно, то жизнь не изменилась, отношения не изменились, власть не изменилась. Я мог бы еще с десяток прочесть стихотворений – и Сумарокова, и до Сумарокова, и в 15 веке, и до нашей эры… Здесь всё, к великому сожалению, не поддается анализу, регулировке. Хотя все-таки в жизни самое важное – это сама жизнь. И вот этим надо дорожить. Вот этот миг, который мы сейчас с вами переживаем, сидим, общаемся, – он никогда не повторится. Никогда! И Лёня Филатов – удивительный артист и поэт – не зря сказал: 

   «О, не лети так, жизнь! На миг, но задержись! 

   Иные вот живут – неспешны и подробны, 

   А я живу – мосты, вокзалы, ипподромы, 

   Промахиваю так, что только свист в ушах… 

   О, не лети так, жизнь! Мне важен и пустяк. 

   Вот город, вот театр… Дай прочитать афишу – 

   И пусть я никогда спектакля не увижу, 

   Зато я буду знать, что был такой спектакль… 

   О, не лети так, жизнь! Я от ветров рябой! 

   Позволь мне этот мир как следует запомнить, 

   А если повезет – то даже и заполнить 

   Хоть чьи-нибудь глаза, хоть сколь-нибудь собой…» 

   Вообще, возвращаясь к теме Таганки, - я очень рад, что многие артисты этого театра стали настоящими классиками – это и Высоцкий, и Филатов, и Золотухин, и Демидова… вот такая плеяда. Знаете, я всегда ценил в жизни прежде всего отношение друг к другу. Отношение к артистам, отношение к коллективу; готовность создать условия для творчества… У нас были удивительные члены художественного совета – это и Симонов, и Твардовский, и на тот момент молодые Евтушенко и Вознесенский, и ученый Капица, и политические деятели, помощники всех партийных секретарей – я так с ними «вёл дружбу», потому что обычно звонят – вот приехала делегация, мол, «Николай Лукьянович, надо принять, всё такое» - «Конечно»… И были и вечера, и гастроли интересные. Мы играли 600 спектаклей в год, перешли на хозрасчет… Построил я один театр, старый реконструировал. У нас было 6 сцен, были удивительные гастроли за рубежом – и в Финляндии, и в Швеции, и в Норвегии, и во Франции, и в Англии, и в Италии, и в Испании… И проходило всё потрясающе. У нас не было никогда этих синхронных переводчиков – всё и так было понятно… Мы поставили спектакль Горького «Мать» к 100-летию со дня рождения Ленина. А на тот момент была такая очень сложная ситуация в театре, вплоть до закрытия театра страсти разгорелись… Когда окончилось первое действие, аплодисменты продолжались. 20 минут! И это как-то всех объединило… 

  Вообще, театральное искусство – оно необходимо. Театр во все времена и у всех народов – «второй университет». И по действующим лицам, по героям произведений каждый человек примеряет их жизнь на себя. Это очень важно. Если мы в Париже, в театре «Одеон» играем «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич – и французы, притом молодые, я вижу, плачут… Плачут! А тем временем некоторые говорят – мол, опять вы о войне… Да не о войне, а о жизни, о судьбе людей! Пока мы не вернем значение искусства в формировании жизни человека, особенно молодого, – не шоу эти бесконечные, притопы-прихлопы – от этого ведь ничего внутри не остаётся... А когда человек настоящий смотрит спектакль, настоящее произведение, он всегда как бы на себя примеряет – «а как бы я поступил в этом положении?», а вот это положительно, а это отрицательно… 

Н.Д.: - Вначале я пришел в Театр драмы и комедии из театра Станиславского, где прослужил актером и режиссером 20 лет. Потом… Так сложились обстоятельства – это сейчас не тема для нашего разговора – но так случилось, что ушел из жизни директор театра Станиславского, и меня хотели поставить на его место. Ну, и когда стали меня где-то там утверждать, просить согласия, я отказывался, потому что мне ни к чему это, я начал сниматься в кино, к тому же я живу на одном легком, у меня ноги раненые, я инвалид войны – ну, тяжело мне быть директором… 

Н.Д.: - Мы вот в Финляндии играли, и там спрашивали – а что такое «Таганка», почему Таганка?.. И вообще, почему мы ушли от названия «Театр драмы и комедии»? Всё очень просто. В Москве очень много театров – Театр драмы и комедии, драматический театр, и так далее. И чтобы нас ни с кем не путали, я добавил – «на Таганке». Таганка – это точный адрес. Это станция метро «Таганская», площадь Таганская, универсам «Таганский»... И Театр на Таганке – это точное место, где живет и работает коллектив Театра драмы и комедии. И как-то с моей легкой руки потом все стали называть – «Театр на Малой Бронной», в частности… 

Н.Д.: - Что касается Высоцкого… Ну, у Владимира Семеновича, у Володи, сейчас появилось столько «друзей» и столько появилось разных версий тех или иных событий… И особенно меня возмущает, когда некоторые так называемые близкие друзья в основном подчеркивают его слабые стороны, болезненные стороны подчеркивают… Как он попал на Таганку?.. Тая Додина, актриса нашего театра, часто приходила ко мне и говорила: «Николай Лукьянович, возьмите Володю – вот мы вместе учились»… И Георгий Епифанцев – кстати, замечательный актер был, тоже, к сожалению, ушел из жизни очень рано, тоже поэт… Вообще, нехорошо так говорить, но их курс был такой… очень трагический… Ну, я говорю – пусть приходит… Мы обычно в театре каждые 2 года принимали молодых актеров. У нас труппа была 80 с лишним человек, а по штату – только 50 человек. Ну, вот ваш покорный слуга всякие дополнительные спектакли выдумывал, там, выездные гастроли… Я даже отказался от дотации государственной, чтобы нас не упрекали, что мы «едим» государственные деньги и ставим «антисоветские» спектакли. И я говорю – пусть придет, пусть покажется. И он пришел – с Епифанцевым, кстати. Они показали отрывок из «Челкаша» Горького. Но как-то не произвело это впечатления. «Спасибо!» – Юрий Петрович говорит. Высоцкий берет гитару и уходит. А Любимов говорит – так, а что вот гитара у вас? Он – «да вот, играю на гитаре, ну и немножко сочиняю…». «А можете сейчас что-нибудь?..». Ну, он спел одну песню, вторую, – не помню, какие именно. Во всяком случае, одна «блатная» такая была, немножко шлягерная по тем временам, а другая песня была серьезная и про войну. «Ну, спасибо». И потом мы пошли обсуждать его кандидатуру – и мне Любимов говорит, мол, «ну, Николай Лукьянович, это неинтересно – ни рост, ни роль, невзрачный, и, потом, то, что он пел, – это как-то…» Я говорю – «Ну, давайте попробуем, что нам мешает? Не хотите в штат – давайте мы его возьмем на договор, на 3 месяца, – если это его устроит – и мы заодно присмотримся больше…». Ну, и я взял его на 3 месяца, вот на договор. И первая его работа была в «Добром человеке…» - не очень, так сказать… А потом мы готовили к юбилею Лермонтова «Героя нашего времени», Печорина играл Губенко, Грушницкого – Золотухин… И там был штабс-капитан – помните, дуэль, и он там говорит Грушницкому, после того, как разоблачилось всё это – «Ну и дур-рак же ты, братец! Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка!». И он это так здорово сыграл… ну, и потом началось. И потом годика через полтора-два… он всё приходил ко мне, чтобы поставить Гамлета, вот он хотел бы сыграть Гамлета... Ну я, естественно, говорю Юрию Петровичу, а тот в ответ – «да какой он Гамлет?!» Никто не верил, что Высоцкий может сыграть Гамлета… И тогда ваш покорный слуга предложил вариант – а Любимов еще тогда, помню, говорит: «Я понимаю еще, Филатов – Гамлет, Золотухин – Гамлет, но Высоцкий…» – и я говорю: «Юрий Петрович, а давайте в качестве эксперимента объявим своего рода конкурс. Вот вы с кем хотите – с Филатовым? Давайте с Филатовым. Борис Глаголин, наш режиссер, пусть работает с Золотухиным. А я займусь тогда Высоцким. Подготовим одну и ту же сцену – ну, например, «мышеловки»… Все приготовили – каждый одно и то же. Ну, и потом художественный совет, показали… И, конечно, так случилось, что Высоцкий убедил всех, что он может ЭТО сделать. И начали… Тем более, Юрий Петрович хотел поставить хроники Шекспира – там, «Ричард ІІІ»… короче, тема «народ и власть». И на одном из обсуждений, когда нам запретили – говорят, мол, «ставьте нормальные спектакли, что вы композиции какие-то… У Шекспира столько произведений, выбирайте – если «Макбет», то «Макбет», или там еще что-то… Ну, какой спектакль выбираете?». Я тут под такой шумок и говорю: «Давайте «Гамлета» поставим!» - Любимов в запале: «Да мне всё равно, Гамлета так Гамлета!.. Я хочу «Хроники» ставить!». Вот и всё. И когда мы вышли с этого обсуждения, он мне говорит: «Чего вы вообще вылезли с этим «Гамлетом»? Кто у нас Гамлет? А я ж всё с расчетом на Высоцкого, что он всё «ну, давайте поставим, давайте поставим…». Ну, поставили... И это был очень, очень и очень необыкновенный спектакль, интересно решенный и нашим художником Боровским Давидом Львовичем – это великий художник, который очень много внес в этот спектакль… Ну, и Лаэрта замечательно Валерий Иванов играл, и Алла Демидова мать играла, и Пороховщиков играл отца… Ну, в общем, был спектакль очень… он прошел много, и получил все премии… 

Н.Д.: - А…Ну, ввиду того, что я предвидел интересное будущее «Гамлета», то декорации делались капитальными. Занавес художник Давид Боровский сделал так, чтобы он выходил вперед, разворачивался, мог смещать всех действующих лиц вправо, влево… Это было своего рода как живое существо. Изначально была задумка делать эту конструкцию из стали. Но возить 15 тонн на гастроли было нереально. Я обратился на вертолетный завод, они приехали к нам, привезли все детали, и на месте, в одной нашей мастерской всё это делали, вот этот вертящийся-крутящийся занавес собрали из алюминия. Легкий. Почувствуйте разницу – 15 тонн или 340 кг! Совершенно разные вещи. И вот, значит, на репетиции во время «похорон» Офелии занавес как бы сопровождает эту процессию. А детали, из которых он сделан, сферические, и крепятся на болтах. Но из-за того, что рабочие запаздывали – уже пора было начинать репетицию – они не двумя болтами закрепили, а по одному болту привинтили и поехали дальше. И когда дернули – а там это движение занавеса сопровождалось веревочкой, так сказать, – вся сфера во время похорон Офелии упала. Но – Господи! – Господь есть… Они несли «гроб», и упала она на «гроб». И таким образом только слегка актеру Виталию Шаповалову плечо придавило. А все остались невредимы. Если бы чуть-чуть другое положение, чуть-чуть – то там бы и Демидову, и Пороховщикова, и всех бы накрыло. Высоцкий потом написал к 60-летию Любимова песню, и там об этом эпизоде есть куплет: 

«…Быть или не быть?» мы зря не помарали. 

Конечно – быть, но только начеку. 

Вы помните, конструкции упали? 

Но живы все, спасибо Дупаку…» 

    В последние годы своей жизни Высоцкий хотел снимать фильмы, и он просил меня, чтобы я составлял репертуар с учетом того, что он прилетает или со съемок приезжает в субботу и в воскресенье. И мы вот в субботу или в воскресенье ставили «Гамлета», и Высоцкий просил занимать его только в двух спектаклях – в «Гамлете» и в «Преступлении и наказании». Он там играл Свидригайлова. Но какого Свидригайлова!.. Я больше таких не видел, как он! Вы знаете, с каждым годом его мастерство, его уверенность росли, как говорится, не по дням, а по часам. Конечно, на творчество Высоцкого огромное влияние оказала Марина Полякова-Влади… Положительное влияние. Были такие случаи – еще до женитьбы он поехал к Марине по гостевой визе. И вдруг мне звонят из соответствующих организаций: «Кто разрешил Высоцкому в Америке выступать?» Я в недоумении, говорю – «Вот приедет, и спросим, кто разрешил». «Как ВЫ…!!!» - и начинают меня прорабатывать, мол, плохо поставил воспитательную работу в коллективе, артисты черт знает что творят, по америкам разъезжают и по канадам, без визы, без ничего. Но так случилось, что Володя приехал и привез благодарности и посла, и всех общественных организаций, и прессу привез, и, конечно, тем самым сыграл очень большую роль для авторитета без преувеличения всего Союза… 

   Вообще, за 27 лет моего директорства на Таганке было много интересных событий, иногда – даже суперсложных… 

Н.Д.: - Ну, во-первых, когда были какие-то съезды – несмотря на ту критику, которая была все время, в то же время делегации к нам приводили, показывали… Ну, и так во время визита одной из делегаций случился казус – пришли они на «Жизнь Галилея», а Володя Высоцкий заболел. А Александр Калягин, который его дублировал, был на съемках. И вот найти Калягина либо заменить спектакль уже не было возможности. Вот, представьте, ситуация для директора – вы знаете, что такое делегаты съезда (улыбается – авт.), а спектакль не может идти. Ну, я вышел вместе с Высоцким на сцену и сказал, что, к великому сожалению, спектакль состояться не может, артист Высоцкий потерял голос – он в это время показывает на горло и кланяется – мол, извиняйте, – вот, и у нас 2 предложения на ваше усмотрение. Есть вариант – вернуть вам деньги за билет. А билет тогда стоил рубль восемьдесят… А второй вариант – я спрашиваю: «Володя, ты сможешь через 3 дня сыграть этот спектакль, в среду, с голосом?». Он шепчет: «Да»… «Вот тогда для вас следующий вариант – мы приглашаем вас в наш выходной день – в среду – и мы сыграем этот спектакль». Все отнеслись с пониманием, зааплодировали и разошлись. И в среду мы действительно сыграли спектакль, который прошел удивительно интересно… Мы показали всем деятелям – и Анголы, и Никарагуа, и Кубы, и всем-всем-всем… 

   А потом еще – может, вы слышали, я ж уходил из театра, знаете? 

Н.Д.: - Ну, я ушел из театра, потому что… ну, это может быть, неинтересно… После успешных постановок за рубежом Любимов по полгода отсутствовал – и в театре «Ла Скала», и во Франции, и в Швеции ставил спектакли… И так случилось, что, приехав в Москву, пришли они на спектакль «Добрый человек из Сезуана» вместе с Жаном Виларом – это был известный французский режиссер, друг Юрия Петровича. Пришли на Высоцкого. А накануне Высоцкий пришел ко мне с просьбой: «Николай Лукьянович, вот мы тут с Мариной в комиссионном присмотрели кулон. Но он стоит столько-то, а вы мне платите в три раза меньше. Вот мне из Магадана пришла телеграмма с просьбой на 3 дня приехать, и мне очень хорошо заплатят за эти самые 3 дня». Я вызвал завтруппой, спросил, есть ли возможность. Он говорит: «Да, вот только один спектакль у Володи в эти дни – «Добрый человек из Сезуана». Я говорю: «Хорошо, предупредите Лебедева, - это наш актер, он дублировал его, - и пусть играет Лебедев». А Высоцкому говорю: «Но ты мне принеси, покажи обратный билет, чтобы я был уверен, что ты точно прилетишь, потому что следующий спектакль у тебя «Гамлет». Он принес мне билет, и всё, я его отправил. Вообще, много было вот таких эпизодов... Пришел Любимов – а Высоцкий не играет. Ну и он, конечно, очень резко отреагировал, что я не согласовал с ним, что я сам в фильмах снимаюсь, артистов отпускаю, распустил их всех… 

   А потом Юрий Петрович изъявил желание быть «как Брежнев, который и первый секретарь ЦК КПСС, и Председатель Президиума Верховного Совета одновременно». Когда он мне сказал, что хочет быть сразу и директором, и художественным руководителем, я встал из-за стола, за которым работал 14 лет – после выговоров и прочего – сказал «Честь имею» и ушел из театра. 

Н.Д.: - А это отдельная история. Директором назначили все-таки не Любимова, а Илью Ароновича Когана. Я успел положить задел гастролям театра в Париже к 60-летию Советской власти, но поехали они уже без меня. И гастроли, по сути, сорвались. Потому что я им говорил: «Не берите «Тартюфа». А они его взяли – решили удивить Париж Мольером! Ну, и зритель не пошел на «Тартюфа», Юрий Петрович предложил заменить спектакль на «Десять дней, которые потрясли мир», Коган категорически стал возражать – мол, в ЦК репертуар утвержден, я должен ему следовать, поскольку несу ответственность, и так далее – ну, и там возник конфликт, и было интервью очень резкое в «Юманите», на целую страницу… И когда они вернулись с провальных гастролей, встал вопрос о закрытии театра. Там было очень всё напряжённо… и дисциплина неблагополучная, конфликт на уровне руководства отразился на состоянии труппы… А мне после ухода с «Таганки» предложили руководство Театром на Малой Бронной. Я с удовольствием согласился, и потом подсчитали, что я был на Малой Бронной ровно 500 дней. За это время мы успели съездить в Эдинбург, прилично денег заработали… И Юрий Петрович тогда обратился к Леониду Ильичу Брежневу с просьбой оказать ему доверие, театр не закрывать и вернуть Дупака… 

   А как я согласился – это тоже было интересно… Мне секретарь на Малой Бронной докладывает, что звонит Любимов. Я говорю, мол, не надо соединять… Пришел ко мне наш первый секретарь горкома партии Виктор Васильевич Гришин и говорит – ну как вы, довольны? Я говорю: «Очень доволен!» - «И мы довольны!..»… Но в итоге я все-таки снял трубку, а там: «Николай Лукьянович, это Любимов! Как дела, как здоровье?..» - «Спасибо». – «Нам бы повидаться…» Я ему – «Пожалуйста, Юрий Петрович, приезжайте, у меня тут и коньяк есть, и все такое…» – «Да нет, я вот после репетиции хотел бы где-нибудь…» - «Ну, назначайте». – «Вот вы знаете, на Фрунзенской набережной есть церквушка, вот там рядом… Вам хватит полчаса доехать?» - «Хватит». «Ну, значит, в полвосьмого встречаемся». 

   И вот я еду со стороны Москва-реки, а он – со стороны Таганки. Я смотрю на часы – точно, минута в минуту, полвосьмого. Я подъезжаю и он – одновременно. Я сижу в машине, и он сидит в машине. Думаю: «Первый не выйду!» (смеется – авт.). Ну, наконец, он вышел, мы посередине улицы повстречались, и он, мол, «Николай Лукьянович, мне на вас наговорили, все такое. Что вы хотите, чтобы вернуться?» Я говорю: «Мне сейчас хорошо. Я реконструкцию затеял. К тому же сейчас у нас на повестке дня замечательные гастроли в Скандинавию...». А дело было в апреле. «Вот в мае месяце мы, фронтовики, встречаемся с друзьями. Вот как они скажут, так я и поступлю». 

  Ну, встретились мы с друзьями, выпили, и я говорю: «Ребята, вот что мне делать? Мне сейчас хорошо там, где я работаю...». Да, а Любимов тем временем написал письмо Брежневу, и тот наложил резолюцию: «Окажите доверие художнику. Дупака вернуть». И мне стали звонить и уговаривать – Гришин, наш секретарь парткома, министр… Я говорю – у меня сейчас всё хорошо, здесь собралась такая команда – Петренко, Даль, Любшин, и Эфрос, и Козаков, и Дуров… в общем, мне хорошо! Зачем мне в свои 60 с чем-то снова возвращаться в ту же реку?» А мне там, на встрече, фронтовик один из Узбекистана говорит: «Николай, ты с ума сошел! Тебе генеральный секретарь говорит, что нужно возвращаться, а ты!..» Я говорю: «Ну, раз такое дело, давайте голосовать, как вы решите». И они все сходу и проголосовали, чтоб я вернулся... 

Н.Д.: - Кстати, в 27-ми фильмах я снялся в Украине, на киностудии «Укрфильм», потом на киностудии имени Довженко… Вот многие меня с Украиной не связывают – мол, а что, он из Донбасса в детстве уехал…Но ведь то, что я делал в России, я делал и для Украины. 

Н.Д.: - Вы знаете, я актер. Актер. А быть директором, архитектором, строителем, – это мое своего рода «хобби». Так было и в театре Станиславского, в котором я тоже многое сделал, и выстроил новый театр там небольшой, и в этом театре, кстати, какое-то время жил Евгений Урбанский – вот Урбанского я тоже принимал в театр, и свою роль в одном из спектаклей, когда он пришел, я отдал ему, потому что он был и мощнее, и… я-то на одном легком, а он совершенно по-другому прозвучал в этом спектакле… Ну, и потом…я всегда старался помогать людям, всегда добивался, всегда шел навстречу. Потому что актер – это одна из самых сложных профессий. Его очень легко обидеть… Когда в Театр на Малой Бронной пришел Олег Даль – где-то там жил он, 2 часа на дорогу приходилось тратить – я сразу попытался сделать ему квартиру. Сделали квартиру – а у него рояль не влезает. Пришлось еще раз… Вообще, чтобы что-то делать в жизни, надо любить людей. Точнее, надо не просто любить их, а для них что-то делать. Поэтому, наверное, несмотря на мои болячки, на одно легкое, на раны – наверное, «там» кто-то держит меня здесь, ждет, чтобы я еще что-то сделал…

- Ваши пожелания Донбассу – своей малой родине, его жителям и Украине в целом? 

Н.Д.: - Донбассу, родине… Ну, вы знаете, вот я еду – там кукуруза растет, там подсолнухи, там трубы – заводы работают, Украина работает… Так и хочется сказать – ребята, ну прекратите это перетягивание каната, давайте как-то дружнее… Подумайте не только о себе – подумайте о людях, о народе. Потому что народ Украины – талантливейший. К великому сожалению, бывают вещи в наших отношениях, которые… Я думаю, они никого не радуют – ни противников, ни сторонников… Ну не надо конфликтных ситуаций! Они к добру не приводят. Иногда надо наступать на горло собственной песне, сдерживать амбиции… Потому что самое главное в жизни – это мир, дружба, любовь друг к другу… Это очень и очень важно. И то, что я вот сейчас здесь, мне очень и очень дорого… Добра вам всем, счастья, хорошего настроения! Я люблю вас!