После 7 класса я поступил во 2-е Московское артиллерийское подготовительное училище. В 1952 году закончил. Перед выпуском спросили: «В какое военное училище вы бы желали пойти?». Я говорю – в Одесское, большой мощности артиллерийское училище. Всё это зафиксировали, а потом приехал представитель от Особого отдела. Собрали нас товарищи – по своему им ведомому выбору, и говорят: «Вот вам анкетка, заполните её. На столе у вас лежат увольнительные записки, как заполните анкету, можете сразу брать записку и уходить». Это прозвучало весьма удивительно, ведь обычно в военных училищах – мы же хоть и подготовительное, но все равно суворовское – всегда воспитатели строго следили за порядком ухода в увольнение. А здесь вдруг – такая демократия… Я говорю: «Так я же хотел в Одесское училище…». «Вот заполните анкетку, а потом посмотрим». Я говорю: «Я, наверное, тогда не буду». «Ну, как это – не будете?.. Не будете – так будете сидеть здесь, пока не заполните». Ну, что же, делать нечего – заполняю… А меня тем временем спрашивают: «А почему вы в Одесское захотели?» Я говорю: «Потому что оно большой мощности. Я хочу быть защитником береговой обороны, встречаться с врагами на подходе!..». «Больше этой мощности, – офицер-воспитатель мне говорит, – и не увидишь, где будешь учиться»... 

   Ну, получили направление, приехали в Ростовское высшее инженерное училище. Проучились, получили специальность – «артиллерийский инженер-механик по спецвооружению». И перед распределением – это был уже 1956 год – в 55-м году мы встретились вот с этой прекрасной девушкой, поженились… И я спросил – мол, а вот можно ли с женой ехать? «А она кто по специальности?». Отвечаю: «Закончила институт народного хозяйства в Ростове». «О, там такие специалисты с руками и ногами нужны!» Ну, хорошо… 

Пока ехали до Оренбурга, были еще российские такие места, более красочные. Хотя от Москвы нужно было ехать трое суток. Но до Оренбурга это еще нормально смотрелось, а вот уже дальше, когда пошли степи глухие, пески, никакой растительности, а только колючки – вот тут-то настроение испортилось. А когда уже высадили из поезда – и кроме нас было еще несколько таких же молодых специалистов, – все испугались. Больше всего, конечно, испугались женщины – ну что, нам по 22 года только, закончили институты и сразу поехали невесть куда… Мы как это всё увидели… А еще когда сказали, что не здесь, в центре Байконура, распределяться, а на испытательном пункте за 200 километров отсюда – вот тут меня уже охватил настоящий страх… 

Виктор Борзунов:- Вышли на станции Тюра-Там... Прибыл я в управление вместе с офицерами, представился. Отвечают – хорошо, мол. А я говорю им, что прибыл с женой. «Как с женой?! А куда ты её денешь?..» Я говорю – будем вместе, мы назначение получили… «Нет, с женой нельзя!» Говорю: «А что же делать?» - «Ну, здесь вот или в Казалинск, или в Джусалы – близлежащие районные центры. Отвезешь, там она поселится, и будешь к ней ездить». Ну, мы подумали, и пошел я к начальнику штаба полигона. Как сейчас помню – полковник Карась. Пришел, представился. Он говорит: «О! Твоя станция стоит на железнодорожных платформах. Бери, перегружай на автомобильные платформы и вперед, к целевому пункту назначения!». Я говорю: «А вот я с женой приехал, а здесь говорят, что с женой нельзя…» Он связался по полевому телефону – тогда, конечно, такой связи, как сейчас, не было… Слышу, спрашивает: «Там какое состояние? Жить можно?» Что ему с той стороны ответили, я не знаю, но он трубку положил и говорит: «Ну, хорошо, грузи оборудование, станцию, и поезжайте вместе». Прихожу, там говорят: «Ну, как?» Я им: «Начальник штаба разрешил». – «А, разрешил? Ну, тогда ладно, езжайте». 

Лидия Борзунова:- Пришли, выгрузили его аппаратуру – там чуть ли не целая обсерватория была, большущая… И уже колонна машин собирается ехать. Выходит полковник из политотдела. Я к машине подхожу садиться, а он мне: «Куда вы едете?» Я говорю: «Ну, туда». А он: «Там же ведь скорпионы, змеи, фаланги, пески непроходимые! Как вы там будете?!» 

Виктор Борзунов:- В пути это порядка 200 км, по бездорожью, с черепашьей скоростью. Добрались часов за 12… Прибыли уже в ночное время. Расположились… 

Лидия Борзунова:- Строились для солдат казарма, караульное помещение, столовая… Подвозили строительные материалы – вот так колонна машин идёт по барханам, по пескам, – но толком ещё ничего не было, всё только в процессе. Не было и еды в её привычном для нас понимании. Стоял большой котёл – солдатская кухня. А заполняли его чем: сушеная картошка, сушеная морковка, сушеная капуста, свекла сушеная. Ну там, ещё, может быть, горох… Хлеба не было. Были вот такенные булыжники-сухари из государственного фонда. И эти сухари в воде, в алюминиевых кружках мы размачивали. Окунёшь сухарь, подождешь, пока он немножко размокнет… И грызёшь. 

Первое время жили и в землянках, и в палатках, и в вагончиках. Трудно, конечно, приходилось. С водой были сложности. Воду привозили сначала бочками с водонапорной станции. Первое, что построили на космодроме Байконур – это деревянный городок. Попасть туда считалось шиком. Жили в одной комнате по 2 семьи. Это были такие как сборно-щитовые дома, барачные, и вот по комнатам жили. Всех офицеров предупреждали, чтобы не везли жён, потому что жилья пока нет в принципе. Ну, а все же в основном молодожены – расстаться трудно, и они их всё равно привозили и устраивались, как могли. И снимали там хатынки, комнатёнки у казахов на железнодорожной станции Тюра-Там, и здесь ютились… В общем, перебивались.  

   Потом построили кинотеатр «Звёздочка». У него в зрительном зале ещё не было кресел, и вот жили прямо там, что называется, покатом. Семьями. Ждали – вот-вот получат комнату. А две или три семьи вообще «поселились» на сцене, и  даже повесили там какую-то занавесь. Главнокомандующий ракетных войск Неделин приезжал, и ходил же, смотрел, как люди живут. Зашел в этот зал, смотрит – занавеска на сцене… Говорит: «А там что за хуторяне?..» 

Лидия Борзунова:- Первое, что мы получили – это две солдатские кровати в караульном помещении. Построили маленькую фанерную «караулку» и выделили нам маленькую комнатку. Потом прислали солдат на стройку – в основном это были узбеки, киргизы… Они русского языка не знали. Строили казарму, строили столовую для солдат. Потом построили пекарню, поставили печь, нашли солдата, который знал пекарское дело. И начали печь хлеб. Это была такая радость, такое счастье – вдруг мы настоящий хлеб едим, а не вот эти сухари-булыжники! А потом уже начали строить жильё. Построили один финский домик на 4 комнаты-квартиры, потом еще… 

   Осенью приехала вторая «жена» - из Ленинграда. Это был для меня, конечно, праздник. Она приехала с двухлетней дочкой, и это была настоящая радость. Мы их встречали, хоть машины приехали ночью, колонна машин – ведь ездили только колоннами, везли аппаратуру, всякое снаряжение… Это уже была для меня жизнь. Появилась вторая женщина… 

Сумасшедшая секретность была, особенно поначалу. Никого не пускали – ни дедушек, ни бабушек. Только близких родственников – отец-мать, брат-сестра. И всё. И то не всегда получалось. А у Натальи Владимировны не было родителей, а была только бабушка, которая ее воспитала и была потом нам долго-долго нашей настоящей матерью, помогала нам. Приходилось доказывать, что это – не посторонний человек. С трудом удавалось добиваться, чтобы ее пропустили... 

Лидия Борзунова:- Я работала в плановом отделе. У меня был секретный чемодан. В нем находились титульные списки всех строек, которые проходили на Байконуре. И всё это происходило таким образом: утром мы приходили, в секретной части получали документы, расписывались, отрабатывали день и вечером опять сдавали. Всё было, конечно, засекречено, никому ничего не известно… Чужих людей не было никого. Не разрешалось, например, кого-то из родственников привезти в гости. Поэтому, когда у нас появлялись маленькие детки, мы не знали, куда с ними деваться, детских садов ещё толком не построили. И если кому-то удавалось привезти бабушку к себе, то к той бабушке мы все своих деток водили. По 5, по 7 детей… 

    Нам не разрешалось выезжать за границу, нам не разрешалось встречаться с иностранными делегациями. Как-то, когда мы были в отпуске, нас пригласили в ресторан. Вернулись на Байконур – и тут же к нам пришли из Особого отдела «на разговор». Мы объяснили, что это были родственники… Вначале было очень строго. Очень. Никаких лишних разговоров. Мои родители не знали, где мы находимся, чем занимаемся. Писать не разрешалось об этом. В Средней Азии – и всё. 

    Виктор Павлович уходил на рассвете и приходил ночью. Он был занят работой – интересной работой. А мне-то куда деваться? Колючая проволока везде и нечем заняться совершенно. Командир части говорит: «Давайте мы какую-то работу проведем культмассовую, а то скучно». Ведь не привозили же к нам никаких артистов, никакого досуга у нас не было… И что – мы организовали такой хоровой кружок, чтение стихов на праздник… 

Наталья Масленникова:- КВН у нас был, художественная самодеятельность. С ней мы выезжали на стройплощадки – и 30, и 50, и 80, и больше километров, где были расположены другие строительные управления, другие старты. И в солдатских клубах выступали наши женщины. Мы сами старались создавать себе микроклимат, уют, домашний очаг… 

    Как-то попробовали наши женщины на придомовых участках выращивать какие-то овощи. Получилось! А до этого считали, что там ничего не вырастет. И вот после первого успешного опыта одной из наших женщин командование решило – надо людей поощрять, чтобы они сами себя кормили – зеленью, овощами, витаминами… И выделили всем желающим участки. 

    А жара стояла сумасшедшая – в тени бывало и 50 градусов. Температура воздуха выше температуры тела – это, конечно, невмоготу… И до ночи мы, бывало, ходили – жили мы на улице Речной – пока хоть чуть-чуть не спадет жара. Нагревалось же всё – и дома нагревались, и песок нагревался, а песок там кругом... Кондиционеров же тогда в массовом доступе не было – были только у космонавтов, у генералов наших, а так, чтобы свободно приобрести населению – это было недоступно… 

Владислав Масленников:- Нам, сотрудникам космодрома, ещё повезло… В каком смысле – что у нас всё время был искусственный обдув техники, иначе бы она «умерла» сразу, через полчаса работы (смеётся - авт.). А так как у нас всё время была температура 20 градусов, то было нам там, конечно, очень хорошо. Бывало даже и так, что сидишь, работаешь – весь же одетый, только голова «свободная» и руки – так руки замерзали даже, настолько было прохладно! Где-то часа полтора-два там побудешь, поработаешь – и бегом на улицу, греться! Выскакиваешь – а там около сорока жары! Погрелся минут 10 – 15, и – обратно. 

Лидия Борзунова:- В общем, условия, конечно, были очень даже суровые. Для этого нужны были и здоровье, и выдержка чисто моральная – чтобы не раскиснуть, не расслабиться… Но всё это легче, проще воспринималось, потому что была молодость. Всё можно было пережить. Вот и переживали... 

Виктор Борзунов:- Работы велись, можно сказать, непрерывно. И благодаря этому за довольно короткий срок всё необходимое оборудование было установлено, проверено и приведено к работе на полигоне. Работа началась с испытания первой межконтинентальной баллистической ракеты. Нужно сказать, что первый пуск был неудачным, но, во всяком случае, оценили его представители промышленности, в том числе – и Главный Конструктор. Так его называли во всех источниках… Это потом уже он стал Сергеем Павловичем Королёвым, то есть зазвучала его фамилия… Оценили, что это, в общем-то, нормально, что отработана пусковая система, и приступили к дальнейшим испытаниям. Меня перевели в центр Байконура, я стал инженером-испытателем по обработке телеметрической информации объектов. Здесь были встречи и с Королёвым, и с другими – с Янгелем, в частности, с Челомеем... Теперь уже все фамилии открыты… Первый успешный полёт ракеты, первый запуск искусственного спутника, запуск первого человека в космос – Юрия Алексеевича Гагарина – всё это перед глазами проходило… 

Владислав Масленников:- С 1957 года по август 1959-го мы занимались испытаниями ракетной техники. В том числе – и запустили первый спутник 4 октября 1957 года. Все высыпали на улицу, смотрели в небо – где же он там, наш родной, летит?.. (улыбается - авт.)

Лидия Борзунова:- Мы никогда не видели подобного зрелища. Громадный солнечный шар летит прямо на меня… Когда я узнала, что будет полёт, я влезла на лестницу. И когда полетел громадный этот шар огненный, меня буквально сдуло с этой лестницы от страха… Но вообще это красивейшее зрелище. Пусть страшно, но очень интересно, очень… 

Наталья Масленникова:- Всё было секретно, однако мы знали, когда будут пуски… 

Владислав Масленников:- Потому что мы им рассказывали (смеётся - авт.). 

Наталья Масленникова:- Да. И высыпáли на улицу все. На нашей Речной так вообще весь берег был усыпан людьми. А так – кто на балкон, кто на крышу, все выходили, стояли, ждали, переживали – мужья уехали на дежурство, на пуски, как это всё будет… Переживали очень. И смотришь – появляется зарево, потом гудит земля, именно гудит, – и пошла, родимая! Ну, тут мы уже вздыхаем свободно – слава Богу! 

   А красиво как… Я как-то наблюдала пуск ракеты – встала воды попить рано-рано, часа в 4 утра, и смотрю – идет ракета. Вы знаете, это необыкновенное зрелище было. У меня стихотворение есть – «Небо Байконура», и там я это всё описываю. Вы знаете, это сказка: пошла ракета, а у нее же 4 боковика. И вот летит она, и от неё идет сияние, и как будто громадный цветок в небе раскрывается… Это было великолепно… 

Владислав Масленников: У нас ребята работали на станции, где было 50-ти кратное увеличение. И вот когда мы знали, что должен быть полет, забегали – а у нас такая была башня с куполом. Забегали и смотрели, как он там летит… 

Виктор Борзунов:- Как правило, после каждого пуска собирались представители промышленности. Главный Конструктор и специалисты по соответствующим направлениям – по системам управления, двигательным установкам и так далее. Все эти данные анализировались в просмотровом зале, и каждый для себя делал соответствующие выводы. А потом давалась установка на объем работ первой необходимости, которые должны быть разрешены. 

    Но случались и внештатные ситуации – аномальные полеты, разрушения… Вот, помню, после одного такого случая… Шел уже второй час ночи. Подходит Сергей Павлович Королёв – а я был начальником лаборатории по обработке телеметрических данных… Подходит и говорит: «Вы мне два стульчика можете организовать?» Я говорю – конечно, мол, а почему только два? Он: «Мне и собеседнику. Мы тут тихонько будем общаться, мешать вам не будем». А рядом стояла аппаратура и сотрудники выполняли операции. И вот он приглашал к себе одного сотрудника, второго, третьего – по очереди, чтобы получить объективную информацию… Беседа закончилась, он поблагодарил и ушел. А когда через некоторое время наши узнали, что Сергей Павлович был в этой лаборатории, так говорили – мол, надо это место увековечить… 

Владислав Масленников:- За время работы на Байконуре я успел побывать и в Центре управления полетами, был и в Звёздном городке. Видел, конечно, «живьём» и космонавтов, которые приходили к нам на работу – молодых ребят, небольшого росточка, потому что тогда «гигантов» в космические полеты не брали из-за малогабаритности кораблей… И когда космонавты жили в «нулёвке», они иногда выходили на берег Сырдарьи, и народ, который там отдыхал, грелся на солнышке, бежал толпой за ними, чтобы автограф получить... Ну, а потом их определили в отдельную гостиницу для космонавтов из этого «нулевого» квартала. Это уже было подальше от реки. 

Наталья Масленникова:- В Доме офицеров проходили встречи коллективов рабочих и наших сотрудников с космонавтами – по пригласительным билетам, между прочим, все желающие уместиться не могли, залы были не очень большие… Они там о многом рассказывали. Как они готовились к полётам… Всё было под грифом «секретно», но они делились тем, что «можно» было рассказать. Вопреки тому, как это подавалось в прессе – мол, «полетели – прилетели», легко и просто, на самом деле первые полёты были очень сложными. Попович, например, рассказывал, что во время полётов космонавтов преследовала нестерпимая головная боль, обусловленная нюансами невесомости. Кровь жутко приливала к голове. И это такая была головная боль - он вспоминал, что «разгонялись и бились головой об обшивку корабля, чтобы эта внешняя боль заглушила ту, которая сидела глубоко в голове»… 

    Были и трагические случаи, когда космонавты гибли… Когда погиб Комаров, весь город, конечно, рыдал… А потом погиб экипаж, в котором были Волков, Добровольский и Пацаев (1971 год – авт.), это тоже такая трагедия была… Мы же их знали, мы же их провожали на аэродром перед последним полетом... 

Виктор Борзунов:- Были, конечно, и тяжелые времена для ракетчиков, и потери. То, о чем раньше не говорили... Это, безусловно, накладывало отпечаток тяжести и боли. Но со временем… Память, конечно, это сохраняла, но все равно – брало верх стремление работать дальше и добиваться результата. И для меня это осознание, эти воспоминания очень дороги. Я так скажу, что это вопрос не только молодости, но и гордости за то, что я выполнял эту работу нужную. Мы твердо знали, что это нужно стране… 

Наталья Масленникова:- Тяжело, конечно, было расставаться с городом… Всем. Очень тяжело. Вот показательный факт один – у нас работал заместитель начальника строительства по снабжению Дубик Андрей Алексеевич. Он там прослужил 35 лет – с самого первого денёчка. Потом он демобилизовался, уехал в Подмосковье. И завещал себя похоронить на Байконуре. Представляете? И его завещание выполнили… 

Владислав Масленников:- Когда я сюда приехал, я, наверное, лет 15 не мог привыкнуть. Лет 15 у меня было такое ощущение, что я приехал сюда в отпуск. Что вот мне надо обратно… 

Наталья Масленникова:- Даже когда в отпусках были тут, у родных, и на море ездили – казалось бы, условия не сравнить, комфорт и всё такое, ну, и детей же нужно было оздоровить… Но – возвращались домой, на Байконур, заходили в квартиру – и такие счастливые, радостные были: всё, мы здесь!.. 

*** 

Наталья Масленникова:- Мы встречались здесь поначалу, когда сюда приехали – все ветераны. Первая встреча такая очень обширная была, даже в ресторане. Потом встречались на площади Ленина каждый год в первое воскресенье июня. А когда Советский Союз развалился, как-то это всё потихонечку сошло на нет, и сейчас мы общаемся только узким кругом, те, кто друг друга близко знает. Мы как-то печатали в «Вечернем Донецке» объявление, чтобы наши товарищи дали о себе знать и мы восстановили с ними связь. Нам надо общаться, надо помогать друг другу… 

    Ушли из жизни уже наши близкие товарищи Мощинские – Валентина Ивановна здесь, по возвращении с Байконура, работала директором 17 школы. А на Байконуре она работала директором нашей школы 174-ой, а потом – заведующей гороно. Муж ее тоже ушел из жизни около 5 лет назад, тоже строитель, Георгий Петрович Мощинский. Очень хорошие были люди… Вот недавно узнали, что Вязовик Эрих Ильич тоже ушел из жизни. А он работал непосредственно на пусках, пусковых комплексах, сначала на Байконуре, потом перевелся в Плесецк. Вот его нет уже… А о многих мы просто не знаем… 

Беседовала Анна Роговская